38.
Работать мне предложили на полную ставку. Сказали, что пока разберутся с бумагами и пройдет испытательный срок, часть денег я буду получать «по-черному», в конверте. Официально оформили на минимальный заработок “базис”. Откуда мне было знать, что для «русского Берлина», такая схема оплаты практиковалась повсеместно? К тому же, мне было все равно. Я была счастлива работе по специальности! Зарплата, по сравнению с жалованьем церковной технички, казалась баснословной.
Свою цепочку с девицы я, конечно, сняла – она вяло посопротивлялась, пробурчав себе под блестящий глянцевой грушей нос, что это ей подарили. Но щедрый Штефан уже вышел на балкон «подышать» и я знала, что легко перелетев через перила, он шагает туда, где нет разочарованных взглядов. Вернется он когда посчитает, что все успокоились и он сможет убедить меня в том, что девицы, цепочка и липкое хихиканье мне просто померещились. Я, может быть даже, поверю. Ориентироваться в скользких лабиринтах его мыслей оказалось не так сложно, и я почти всегда угадывала, как он поступит в тревожной для него ситуации. Правда, я так и не научилась предвидеть, что он сделает в следующий раз – тогда, когда я буду думать, что наступила короткая ремиссия. Игривый, летучий звон, эротика, которой был пропитан воздух квартиры в первые дни нашего знакомства превратился в едкую, плохо смываемую с поверхностей зеркал досаду и подозрительность. Я не чувствовала себя больше в безопасности ни в физической, ни в ментальной. В запахе гнилых продуктов из ведра мне чудились трупные нотки умершего, плохо зарытого, кое-как похороненного счастья.
Девицы, так и не изобразив удивления ни моему приходу, ни исчезновению Штефана, по-хозяйски открыли холодильник, взяли банки с пивом и ушли, все так же хихикая. Я слегка позавидовала, что им есть, куда уйти. На полу в зале остались валяться мятые пледы, чужой сладковатый пот, вперемешку с коробками из-под еды, бутылками и пепельницей. Все вместе это походило на разоренное гнездо вспугнутых бомжей.
Я собрала мусор, открыла все окна. Первое, что я сделаю – найду себе квартиру.
Зазвонивший в кармане телефон отвлек от желания бежать за еще не вышедшей, свежей газетой с объявлениями о сдаче квартир. Звонил брат.
В родном городке происходили события! Сначала мне показалось, что брат зачем-то, как в детстве, пересказывает мне блокбастер «Универсальный солдат».
В той, детской, ежедневно теряющей очертания жизни, в зале, под телевизором, в черной, с дымкими стеклами тумбочке, стоял самый ценный во всей квартире предмет – ВИДЕОМАГНИТОФОН, сместивший с первого места мамино фортепьяно «Элегия» («осторожно ПОЛИРОЛЬ!»).
Перестройка уже позволила заглянуть в новую жизнь- закрутила, завертела в вихре соблазнов, не давая опомниться и разобраться в свалившихся отовсюду разноцветных фантиках.
Вся огромная страна просыпалась от великой спячки и постепенно раскачивалась, пробуя на зубок шоколад «Сникерс», завалившие прилавки иноземные йогурты, удивлялась разнообразию соков в ярких упаковках и с недоумением размышляла, как и зачем использовать кондиционер для волос.
У нас появилась видеокассета с фильмом «Универсальный солдат». Брата заворожил фильм, меня кондиционер «после мытья волос». Смывать ценный продукт казалось неразумным. Так и жили – я ходила с волосами «мокрый эффект», а брат заучивал наизусть «Универсальный солдат». Ван Дамм и Лундгрен вели свой бой тысячи раз и все тысячи раз, брат, затаив дыхание переживал за исход сражения. Сколько ему тогда было? 12 или 13? Чуть ли не каждый день он пересказывал мне любимые эпизоды. Интересно, а заниматься каратэ он начал уже до фильма или из-за фильма?
– И тут он меня так, а я его подсечкой… В этот момент сзади навалился, я бы его с разворота, но тут их сразу двое…
Я продолжала слушать, проваливаясь в детство, представляя, как смешно он выпячивает губы, чтобы придать лицу воинственный оскал. Потом в воздухе зависла пауза и я очнулась.
– Ты слушаешь? Говорят, что мне повезло, что остался в живых.
Привычная история 90х, перестает казаться обыденной, если действие переносится на твою территорию, в твою семью. За один год в Германии я уже не могла представить, не верилось, что где-то избивают и убивают людей. Просто так. Или не просто так, а потому что пришло время не только видеомагнитофонов и жвачек, но и разбитых иномарок, красных пиджаков, и, самое главное – чувства абсолютной безнаказанности.
Слова из ухающей трубки, подпитанные гордостью за свою живучесть смешиваются с картинками кровавой бойни. Вечером, недалеко от юридического факультета, на брата с друзьями, припозднившихся студентов, «наехали братки». В 90-е, «братки» явление такое-же естественное, как и их же ежедневные похороны. «Герои нового времени», люди, вдруг получившие возможность прожить недолгую, но «яркую» жизнь. Эти люди, ассоциирующиеся в сознании большинства россиян со словами «беспредел, отморозки, разборки, стрелка, замочить». Они наводили ужас, а может быть просто распространяли, как дурной воздух свой постоянный кошмар, предчувствие того, что на следующей «стрелке» при очередной «разборке» их жизнь закончится, так и не успев осознать всю свою бесценность, неприкосновенность и смысл.
Я слушала и пропускала в себя чудовищную по жестокости и еще более жуткую от той легкости, с которой брат ее пересказывал, историю. Оказывается, ему было совсем не больно и даже, как будто, весело. Рядом вставали и снова падали, летали, как легкие тряпичные куклы друзья – все казалось какими-то киношными, ненастоящими и он тоже вставал и падал, чтобы снова вставать. Оказалось, что каратэ не очень помогает, когда бьют ногами в лицо. Вкус крови соленый, как море, только у моря нет привкуса железа, а беспокоит почему-то, что на ботинках сырая грязь. Нельзя же грязь в лицо! И так продолжалось вечность, до тех пор, пока что-то не случилось, хрустнуло, перестало работать и не давало больше подняться, а вся картина рухнула в черноту.
Несколько дней мир не хотел принимать привычные очертания и то качался на приятных волнах, то совершал, связывая жилы в один клубок, кульбиты на вертолете, взмывая вверх-вниз, приближая и отдаляя белый потолок с подозрительным желтым пятном в углу, на которое смотреть совсем не хотелось, но именно оно помогало сосредоточиться и удерживать шаткое равновесие сознания. Правый глаз не открывался, а левый обещал взорваться кровавым шумом, если смотреть дольше пары минут. Когда, наконец, получилось сфокусироваться на своем отражении в зеркале, то увидел перезрелую сливу на подушке. Слива скорчила гримасу, показав не понятно как сохранившиеся зубы – слива улыбалась.
Я не знала, как реагировать на то, что мне ничего не сообщили. Неужели моим домашним показалось, что мои пунктирные отношения с мужчинами важнее того, что происходит с братом? Может быть просто решили, что я душой намного дальше, чем могут дойти звонки или письма. А может, когда человек уезжает в другую страну, а потом убегает в неизвестном направлении от хорошего человека, может быть такой член семьи и не рассматривается больше серьезно? Я решила, что меня просто не хотели расстраивать и побоялись, что я, брошу все свои заграничные завоевания и примчусь. Наверное, так и было бы. Жаль, что у прошлого нет сослагательного наклонения.
Пока брат пытался выжить, я пылесосила пол в церкви. Ничего в этой жизни не бывает случайно. Я не верила в Бога, и никогда раньше не обращалась к нему, но однажды стала о чем-то просить гулкие, перепевающие друг друга колокола. Наивно полагать, что мои слова «пускай у моих близких все будет хорошо» дошли по адресу, но все-таки, но все-таки…
Нога оказалась сломана в двух местах, бесконечная череда гипсов и операций. Теперь, лицо почти в норме, а в ноге металлический штырь. Он так «задолбался от этих больниц», что ему срочно надо сменить обстановку. Он хочет приехать на одну-две недели. Врачи против, но ему по барабану.
-Я, как, очень не в тему тебе сейчас?
Я не задумывалась ни минуты: -Конечно, приезжай! Что за вопрос?
Наш прошлый разговор был еще при Алексе. Потом, только наспех отправленный привет, завернутый в спешку и нежелание долгих объяснений с родителями. Мое общение с домашними, после того, как я сбежала от Алекса свелось к одному телефонному звонку, больше напоминавшему вслух прочитанную телеграмму: «Ушла от Алекса. Живу со Штефаном. Мне с ним весело. Это моя жизнь. Не переживайте! Привет всем».
Кончено, родители не поверили в мой счастливый союз после Алекса. По определению, после Алекса никого лучше быть не могло. Они не корыстные и не наивные – они просто уверенные в том, что в жизни может вести только однажды. Я, по их мнению, такой свой шанс бездарно загубила.
Брат решил приехать, потому что я сказала – «А, давай!» Значит, так тому и быть. Я привыкла доверять словам, вылетающим из меня до того, как я успею подумать.
-Заодно познакомлюсь с твоим новым женихом! – обрадовался брат. –А с Алексом я увижусь? Он же какой-то родной уже, мой «братан», помнишь? Как он там?
Как он там? – за время, проведенное в «сумашедшем доме», я много раз думала о том, что совершила ошибку. Я задумывалась о том, что было бы, если бы я еще подождала, еще бы потерпела и постаралась полюбить? Когда ходила по коридорам церкви, когда не могла зайти в кафе и присматривалась к ценам в дискаунтерах, выбирая продукты из «ангебота» (специальное предложение), когда впускала в свою ночь настойчивые звонки полиции, когда боялась заспыпать, следя за спиной человека за столом, который во снах вонзает нож, а в реальности улыбается и просит пересказать ему подробности того сновидения – в любой из этих моментов, я приходила к одному и тому же выводу: я непроходимая идиотка, что так распорядилась со своей жизнью! А в следующий момент я замирала в догадке – а что если то, что болталось внутри меня, неприкаянный шарик от пинг-понга, то взлетающий в восторге на вдохе, то сжимающийся в комок страха, на выдохе, что поделать, если это и есть суть меня? Если сытость и определенность сводит с ума быстрее, чем вся эта чертовщина в жизни со Штефаном. А если мы со Штефаном встретили друг друга в ночном вертепе не случайно и моя внутренняя порочность задыхается в благостном уюте? Может быть мне тоже пора принимать таблетки?
Иногда мне казалось, что это не я ушла от Алекса, а его добрый Ангел-хранитель, очнулся от послеобеденного сна, во время которого у его обласканного подопечного столько всего произошло.
-Я не знаю, как там Алекс. Мы больше не общаемся. Если хочешь, можешь сам с ним связаться, но не думаю, что он будет рад тебе.
-Видно будет. Может еще помиритесь?
-У тебя тайная миссия от родителей восстановить мой брак? Если это так, то лучше не приезжай.
-Расслабься. Здесь никто не думает, что тебя можно на что-то уговорить. Все же знают, какая ты… –в голосе брата прозвучала знакомая с детства нотка досады.
Я представила, как часто дома обсуждается моя непутевая жизнь. В стабильной обывательской жизни, без тревог и семейных скандалов, мой несносный характер был и раньше любимой темой для обсуждения, теперь добавились испорченная жизнь благороднейшего из мужей Алекса, про то, что я буду жалеть всю жизнь об упушенных возможностях и так далее, по списку, знакомому с детства. Я улыбнулась, глядя на разгромленную квартиру после загула Штефана с его хихикающими девицами и неожиданно поняла, что почти счастлива. Я со всем справлюсь! У меня действительно слишком вредный характер, чтобы позволить кому-то уверенно выдохнуть «это ж, было ясно с самого начала, что этим все закончится».
Я, уже со смехом, сказала брату:
-Приезжай! Я познакомлю тебя со Штефаном – будет море впечатлений!
Продолжение следует