Мой друг Евгений с фамилией, которая ему не нравится, но с годами, он сделал из нее тренд. Теперь его фамилию Ковригин с гордостью носит самый модный человек в Лиссабоне, остальным на зависть.
Когда мы только познакомились – он молодой химик, приехавший покорять Европы открытиями 10-летней давности, сотворенными в муках перепоя на доисторическом оборудовании российского НИИ. Я – уже покорившая мужа-немца и на том завоевании почившая до поры. Как мы нашли друг друга и за что полюбили теперь уже и не вспомнить. Скорее всего чувствовали себя одинаково прекрасными и одинаково потерянными на новых просторах. Как все одинокие и прекрасные мы много пили-беседовали-глумились-искали правду.
А правда оказалась безутешной, как все правды на свете. Мой прекрасный химик был бесконечно гомосексуален. “Любить надо не за, а вопреки” подумали мы и любили друг друга искренне – бесполо-платонически. Пить-беседовать-глумиться оказалось хорошо и после правды. То есть ничего не изменилось, кроме степени доверия. Теперь глумились над всеми нашими случайными адюльтерами. Было здорово. Особенно мне. Можно было обсуждать мужчин с мужчиной и бороться за право нравиться случайно заходящим в бары “гутлукинг гайз”.
Жизнь шла своим чередом. Брала свое. Давала что-то взамен. Когда мой Евгений Ковригин уехал из Берлина я так ошалела, что взялась за ум. Почти выучилась на какую-то профессию. Потеряв друга-элитного алкоголика сказочного лентяя и прожигателя жизни…..я получила в замен профпригодность в непригодной для меня сфере. Жила и дружила с разными. Даже бывали яркие знакомства. Заканчивающиеся внезапно и в никуда. О подругах речи нет. С ними совсем другой замес и смысл другой и зачем не понятно и правду уже точно никогда не найти. Даже неутешительную – не найти!
Я попробовала изменить судьбу и сделала кому-то больно. Притормозила и перестала быть одинокой.
Евгений писал редко. Иногд звонил и пел в телефон арии из популярных опер. Когда не пел, то просто спрашивал как жить дальше и мы напивались по телефону. Химик с потрепанным дипломом и списком брошенных городов, стран, работ менял адреса со скоростью за которой я уже перестала следить. Мои брошенные мужчины давно перестали хоть как-то конкурировать с его межконтинентальным уровнем страстей. Он кому-то врал, кого-то любил до конца недели и всегда ждал встреч с кем-то неповторимым и именно “тем самым”. Пару раз мой Ковригин навещал меня с каким-то другом “уже все решено”. Однажды приехал с тонкокостным французом. Как положено, тот носил элегантный наряд с кашпо и весь вечер готовил нам устрицы Сан-Жак с протертой мокровью и картофелем на терке. Мы съели творение за 10 минут и потом, тайно, сосиски. Француз был рад, что угодил. Я на утро готовила блины. Француз съел один блин и, подумав минут 15, еще один блин. “Я раньше не видел, чтобы он так объедался” – успокоил меня Ковригин.
Когда рядом не было французов и других, все-таки, скорее случайных людей в нашем дуо, мы предавались древним бесчинствам. Сколько было выпито-съедено-навсегда утеряно. Остались только пара фотографий с залитыми лужами вина белых ковров – красиво, как кровавый атлас мира…. В такие дни наших встреч мы, кажется не спали вообще. Не знаю чем бы закончилась наша дружба, не бросай меня Евгений снова и снова, уезжая в очередную страну за очередным признанием ученого или баловня судьбы. Он, кажется, уже говорил на всех известных мне языках. Ни на одной работе Женька не задерживался дольше года. Ему было скучно от постоянства. Безусловно талантливый и безусловно единственный в своем роде разгильдяй. Своих мужчин он сводил с ума именно невозможностью постичь до конца бездонную Ковригинскую душу. Я, как женщина, видимо, должна тоже снять шляпу. Я так не умею. Уже не научусь. Да и не у кого больше…
Теперь Евгений остепенился. Женился на директоре модного бутика в Португалии. Тот был покорен сумасшествием и сделал Женьки предложение, подарив костюм в тонкую полоску, золотые туфли с понпонами и свои три кошки. Муж Женьки, предводитель местного истеблишмента сразу взял упоительную русскую фамилию мужа. Стал Дон Педро Ковригин и дал свою “де’…” в качестве приставке Женьке. Теперь мой друг Евгений де Ковригин почти небожитель. Он так же звонит по ночам и поет дурным голосом арии, говорит, что правды нет и не надо.
В свои немного за 40, Женька выучился на профессию сомелье элитных вин. Свой первый труд по выборке вин от “де Ковригин” он обещал посвятить мне. Нам, прекрасным и одиноким, все-же лучше живется с “де” и хотя бы небольшим посвящением в пока не написанном труде всей жизни…
